Здоровьем пышут зубья вил

Борис Пастернак. Стихи Юрия Живаго.

Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.

Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.

Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей в середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!

Настежь все, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овёс,
И всего живитель и виновник, —
Пахнет свежим воздухом навоз.

Другие статьи в литературном дневнике:

13.03.2016. Борис Пастернак. Стихи Юрия Живаго.
11.03.2016. Омар Хайям
05.03.2016. Анна Ахматова

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Источник

Борис Пастернак — Март: Стих

Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.

Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!

Настежь всё, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник —
Пахнет свежим воздухом навоз.

Анализ стихотворения «Март» Пастернака

Мировосприятие весны глазами сельского труженика — легло в основу яркой пейзажной зарисовки Бориса Леонидовича Пастернака «Март». Стихотворение появилось на свет в 1947 году, вторую послевоенную весну.

Стихотворение «Март» написано в 1947 году. Это жизнерадостное стихотворение создано в период обострения критики советской властью творчества поэта. В эти же годы он работает над эпическим полотном из русской жизни последних десятилетий — романом «Доктор Живаго».

По жанру — пейзажная лирика, зарисовка с натуры, по размеру — пятистопный хорей с перекрестной рифмой, 4 строфы. Композиция едина: отступление зимы, как и весенние заботы, упомянуты и в первой строфе, и в последней. Лирический герой — сам автор. Поэт сумел опоэтизировать самые простые, а то и низкие, вещи: незатейливые хозяйственные хлопоты, да даже навоз. Он обо всем написал с любовью и доброй улыбкой. Картинки природы, быта народной жизни даны сочной кистью, полны экспрессии и немного грубоватой силы.

В первой строке фразеологизм: до седьмого пота (именно так жарит солнце). Овраг поэт увидел одуревшим (эпитет). Есть яркое сравнение: как у дюжей скотницы. Поэт восклицает: эти ночи, эти дни и ночи! Повтор слов здесь выражает полноту чувств поэта, наблюдающего атаку марта на исчезающие следы прошедшей зимы. Своеобразной метафорой можно признать выражение «дымится жизнь», хотя и в ней нет высокого значения, она относится к навозной лепешке. Среди действующих лиц за кадром — коровы и лошади (коровник и конюшня), зато голуби уже вовсю клюют овес. Прием инверсии усиливает динамизм происходящего: чахнет снег, пахнет навоз. С той же целью употребляются уменьшительные суффиксы: сосулек, ручейков. Ассонанс: кровельных сосулек худосочье, ручейков бессонных болтовня.

Обилие олицетворений: дело у весны кипит в руках, здоровьем пышут зубья вил, чахнет снег и болен малокровьем, ручейков болтовня. Вообще, сравнение уходящей зимы с больным человеком традиционно для мировой поэзии.

Парадоксальным выглядит сравнение запаха навоза со свежестью воздуха. Причина, конечно, в том, что навоз «живитель и виновник» всего происходящего переполоха. «Настежь все» — это, пожалуй, основной мотив стихотворения, его первенствующее настроение.

Стихотворение «Март» Б. Пастернака — образец жизнеутверждающей лирики поэта. Простые радости жизни, картины мирного труда после тягот военной поры переполняют этот короткий весенний гимн.

Источник

Борис Пастернак. Стихотворения Юрия Живаго

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
БОРИС ПАСТЕРНАК . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . часть семнадцатая из романа «Доктор Живаго»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . СТИХОТВОРЕНИЯ ЮРИЯ ЖИВАГО
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

1. ГАМЛЕТ
.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
2. МАРТ
.
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.
.
Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.
.
Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!
.
Настежь все, конюшня и коровник,
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник,-
Пахнет свежим воздухом навоз.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
3. НА СТРАСТНОЙ
.
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
4. БЕЛАЯ НОЧЬ
.
Мне далекое время мерещится,
Дом на Стороне Петербургской.
Дочь степной небогатой помещицы,
Ты — на курсах, ты родом из Курска.
.
Ты — мила, у тебя есть поклонники.
Этой белою ночью мы оба,
Примостясь на твоем подоконнике,
Смотрим вниз с твоего небоскреба.
.
Фонари, точно бабочки газовые,
Утро тронуло первою дрожью.
То, что тихо тебе я рассказываю,
Так на спящие дали похоже!
.
Мы охвачены тою же самою
Оробелою верностью тайне,
Как раскинувшийся панорамою
Петербург за Невою бескрайней.
.
Там вдали, по дремучим урочищам,
Этой ночью весеннею белой,
Соловьи славословьем грохочущим
Оглашают лесные пределы.
.
Ошалелое щелканье катится.
Голос маленькой птички ледащей
Пробуждает восторг и сумятицу
В глубине очарованной чащи.
.
В те места босоногою странницей
Пробирается ночь вдоль забора,
И за ней с подоконника тянется
След подслушанного разговора.
.
В отголосках беседы услышанной
По садам, огороженным тесом,
Ветви яблоновые и вишенные
Одеваются цветом белесым.
.
И деревья, как призраки, белые
Высыпают толпой на дорогу,
Точно знаки прощальные делая
Белой ночи, видавшей так много.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
5. ВЕСЕННЯЯ РАСПУТИЦА
.
Огни заката догорали.
Распутицей в бору глухом
В далекий хутор на Урале
Тащился человек верхом.
.
Болтала лошадь селезенкой,
И звону шлепавших подков
Дорогой вторила вдогонку
Вода в воронках родников.
.
Когда же опускал поводья
И шагом ехал верховой,
Прокатывало половодье
Вблизи весь гул и грохот свой.
.
Смеялся кто-то, плакал кто-то,
Крошились камни о кремни,
И падали в водовороты
С корнями вырванные пни.
.
А на пожарище заката,
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата
Неистовствовал соловей.
.
Где ива вдовий свой повойник
Клонила, свесивши в овраг,
Как древний соловей-разбойник
Свистал он на семи дубах.
.
Какой беде, какой зазнобе
Предназначался этот пыл?
В кого ружейной крупной дробью
Он по чащобе запустил?
.
Казалось, вот он выйдет лешим
С привала беглых каторжан
Навстречу конным или пешим
Заставам здешних партизан.
.
Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
6. ОБЪЯСНЕНИЕ
.
Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час.
.
Те же люди и заботы те же,
И пожар заката не остыл,
Как его тогда к стене Манежа
Вечер смерти наспех пригвоздил.
.
Женщины в дешевом затрапезе
Так же ночью топчут башмаки.
Их потом на кровельном железе
Так же распинают чердаки.
.
Вот одна походкою усталой
Медленно выходит на порог
И, поднявшись из полуподвала,
Переходит двор наискосок.
.
Я опять готовлю отговорки,
И опять все безразлично мне.
И соседка, обогнув задворки,
Оставляет нас наедине.
.
. . . . . . . . . . . . . . .
.
Не плачь, не морщь опухших губ,
Не собирай их в складки.
Разбередишь присохший струп
Весенней лихорадки.
.
Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током,
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком.
.
Пройдут года, ты вступишь в брак,
Забудешь неустройства.
Быть женщиной — великий шаг,
Сводить с ума — геройство.
.
А я пред чудом женских рук,
Спины, и плеч, и шеи
И так с привязанностью слуг
Весь век благоговею.
.
Но как ни сковывает ночь
Меня кольцом тоскливым,
Сильней на свете тяга прочь
И манит страсть к разрывам.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
7. ЛЕТО В ГОРОДЕ
.
Разговоры вполголоса
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.
.
Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.
.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
.
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие,
Неотцветшие липы.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
8. ВЕТЕР
.
Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
9. ХМЕЛЬ
.
Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.
.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелем.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
10. БАБЬЕ ЛЕТО
.
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стекла звенят,
В нем шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.
.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено,
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
11. СВАДЬБА
.
Пересекши край двора,
Гости на гулянку
В дом невесты до утра
Перешли с тальянкой.
.
За хозяйскими дверьми
В войлочной обивке
Стихли с часу до семи
Болтовни обрывки.
.
А зарею, в самый сон,
Только спать и спать бы,
Вновь запел аккордеон,
Уходя со свадьбы.
.
И рассыпал гармонист
Снова на баяне
Плеск ладоней, блеск монист,
Шум и гам гулянья.
.
И опять, опять, опять
Говорок частушки
Прямо к спящим на кровать
Ворвался с пирушки.
.
А одна, как снег, бела,
В шуме, свисте, гаме
Снова павой поплыла,
Поводя боками.
.
Помавая головой
И рукою правой,
В плясовой по мостовой,
Павой, павой, павой.
.
Вдруг задор и шум игры,
Топот хоровода,
Провалясь в тартарары,
Канули, как в воду.
.
Просыпался шумный двор.
Деловое эхо
Вмешивалось в разговор
И раскаты смеха.
.
В необъятность неба, ввысь
Вихрем сизых пятен
Стаей голуби неслись,
Снявшись с голубятен.
.
Точно их за свадьбой вслед,
Спохватясь спросонья,
С пожеланьем многих лет
Выслали в погоню.
.
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
.
Только свадьба, в глубь окон
Рвущаяся снизу,
Только песня, только сон,
Только голубь сизый.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
12. ОСЕНЬ
.
Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно все в сердце и природе.
.
И вот я здесь с тобой в сторожке,
В лесу безлюдно и пустынно.
Как в песне, стежки и дорожки
Позаросли наполовину.
.
Теперь на нас одних с печалью
Глядят бревенчатые стены.
Мы брать преград не обещали,
Мы будем гибнуть откровенно.
.
Мы сядем в час и встанем в третьем,
Я с книгою, ты с вышиваньем,
И на рассвете не заметим,
Как целоваться перестанем.
.
Еще пышней и бесшабашней
Шумите, осыпайтесь, листья,
И чашу горечи вчерашней
Сегодняшней тоской превысьте.
.
Привязанность, влеченье, прелесть!
Рассеемся в сентябрьском шуме!
Заройся вся в осенний шелест!
Замри или ополоумей!
.
Ты так же сбрасываешь платье,
Как роща сбрасывает листья,
Когда ты падаешь в объятье
В халате с шелковою кистью.
.
Ты — благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты — отвага,
И это тянет нас друг к другу.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
13. СКАЗКА
Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.
.
Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.
.
Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.
.
Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.
.
Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.
.
И забрел в ложбину
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.
.
И глухой к призыву,
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.
.
. . . . . . . . . . . . . . .
.
У ручья пещера,
Пред пещерой — брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.
.
И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.
.
И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.
.
И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.
.
Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.
.
Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.
.
Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.
.
Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.
.
Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.
.
Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.
.
. . . . . . . . . . . . . . .
.
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
.
Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.
.
Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.
.
Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?
.
То в избытке счастья
Слезы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.
.
То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.
.
Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.
.
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
14. АВГУСТ
.
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.
.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:
.
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
.
Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
15. ЗИМНЯЯ НОЧЬ
.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
16. РАЗЛУКА
.
С порога смотрит человек.
Не узнавая дома.
Ее отъезд был как побег,
Везде следы разгрома.
.
Повсюду в комнатах хаос.
Он меры разоренья
Не замечает из-за слез
И приступа мигрени.
.
В ушах с утра какой-то шум.
Он в памяти иль грезит?
И почему ему на ум
Все мысль о море лезет?
.
Когда сквозь иней на окне
Не видно света Божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.
.
Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как морю близки берега
Всей линией прибоя.
.
Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.
.
В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.
.
Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.
.
И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может.
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.
.
И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Все выворотила вверх дном
Из ящиков комода.
.
Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.
.
И, наколовшись об шитье
С невынутой иголкой,
Внезапно видит всю ее
И плачет втихомолку.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
17. СВИДАНИЕ
.
Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
.
Одна в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.
.
Течет вода с косынки
За рукава в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.
.
И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка и фигура
И это пальтецо.
.
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
18. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
.
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры.
. Все злей и свирепей дул ветер из степи.
. Все яблоки, все золотые шары.
.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.

— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,-
Сказали они, запахнув кожухи.
.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
19. РАССВЕТ
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
.
Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.
.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И, чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
20. ЧУДО
.
Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч, и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в уныньи запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
.
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
.
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило до тла.
.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
21. ЗЕМЛЯ
.
В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.
.
И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.
.
И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой,
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.
.
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера — прощанья,
Пирушки наши — завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
22. ДУРНЫЕ ДНИ
.
Когда на последней неделе
Входил он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за ним.
.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец.
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед ним, как лиса.
.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет и детство
Уже вспоминались, как сон.
.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как по суху, шел.
.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
23. МАГДАЛИНА
I
.
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.
.
Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед Тобою разбиваю.
.
О, где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.
.
Но объясни, что значит грех,
И смерть, и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С Тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
.
Когда Твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
23. МАГДАЛИНА
II
.
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые твои.
.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.
.
Ноги я твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
.
Будущее вижу так подробно,
Словно ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.
.
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
.
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту.
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
25. ГЕФСИМАНСКИЙ САД
.
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной»
.
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные, как мы.
.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца.
.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст».
.
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда?
И, волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана.
Столетья поплывут из темноты».
. . . .
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
. . . .вернуться на страницу Заметки к Дню памяти (2018 г.) – http://www.stihi.ru/2018/05/30/1041
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . З Н А Й « Н А Ш И Х » ! . . . . . . . . . . . . . . . . . http://www.stihi.ru/avtor/mc00001
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сергей Мигаль Екб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . http://www.stihi.ru/avtor/mc001
‘

Другие статьи в литературном дневнике:

15.05.2018. 4-стих Риммы Казаковой из заметки к дню Памяти
14.05.2018. 3-стих Риммы Казаковой из заметки к дню Памяти
13.05.2018. 2-стих Риммы Казаковой из заметки к дню Памяти
12.05.2018. 1-стих Риммы Казаковой из заметки к дню Памяти
11.05.2018. подборка стихов Иосифа Бродского из Строф века
10.05.2018. стихи Риммы Казаковой из заметки к дню Памяти
09.05.2018. Борис Пастернак. Стихотворения Юрия Живаго
08.05.2018. подборка стихов Булата Окуджавы из Строф века
07.05.2018. поэма Иосифа Бродского для заметки к дню рождения
06.05.2018. 6-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород
05.05.2018. 5-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород
04.05.2018. 4-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород
03.05.2018. 3-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород
02.05.2018. 2-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород
01.05.2018. 1-стих Бориса Рыжего из сборника дорогойогород

Источник