«Коплю силы для собственной панихиды»: Ширвиндт задумался о смерти
Недавно худрук Московского театра сатиры перенес коронавирус.
Фото: ТАСС / Прокофьев Вячеслав
Народный артист РСФСР Александр Ширвиндт после перенесенного коронавируса заговорил о скорой смерти. Свои мысли об уходе из этого мира в загробный 86-летний актер озвучил в шоу «Еще не Познер».
Передачу посвятили воспоминаниям Ширвиндта о событиях разных лет. Вспомнили многих выдающихся артистов, а затем перешли к более серьезным моментам.
«Что будет после смерти?» — спросил его ведущий программы Николай Солодников .
«Чьей?» — иронично задал ответный вопрос артист.
YouTube / ещенепознер
Как оказалось, об уходе Александр Ширвиндт думает уже некоторое время. Они с женой тяжело перенесли коронавирус , а недавно скончались несколько его коллег и друзей. Среди почивших был и близкий товарищ артиста — Михаил Жванецкий.
О смерти сатирика художественный руководитель Московского театра сатиры сказал с некоторыми нотками цинизма и иронии.
«А вообще — вот похоронили Михаила Михайловича. Мистическое дело, Жванецкий такая мощная фигура: это ж надо помереть в карантин, только для того, чтобы не лежать на сцене и не слушать плач, — поведал Ширвиндт. — Он должен был стоять на сцене и слушать смех. Исхитрился».
Сам актер предпочитает такие церемонии прощания не посещать. Мысли о собственной смерти вызывают у него странные ощущения.
«Я придумал, что охладел к кладбищам, — сказал он. — Я коплю силы для собственной панихиды».
Поклонники звезды были рады увидеть его на YouTube .
«Как хочется, чтобы А. Ширвиндт был всегда! Один из символов ушедшей эпохи и уходящего поколения»;
«Многие лета Александру Анатольевичу! Какой гость, какой подарок»;
«Это наши последние из могикан… Дай Бог здоровья!» — написали они в комментариях.
В 2020 году скончались немало пожилых знаменитостей . Среди последних утрат — актер Валентин Гафт, который умер после долгой борьбы с последствиями инсульта.
Источник
«Покупай место на кладбище и ложись»: Ширвиндт о тяготах жизни без табака и алкоголя
Актеру не достает простых радостей и вредных привычек.
Фото: ТАСС / Прокофьев Вячеслав
Состояние здоровья народного артиста РСФСР Александра Ширвиндта оставляет желать лучшего — в конце ноября прошлого года худрук московского Театра Сатиры вместе с супругой попали в больницу. Тогда у четы был выявлен коронавирус, к середине декабря Ширвиндт уже был отпущен врачами домой, однако жизнь его сильно переменилась.
Сам артист в беседе с «АиФ» рассказал, что сильно страдает от ограничений, в том числе — от отказа от вредных привычек.
«У меня на столе в кабинете стоят курительные трубки. Это все уже бутафория, потому что мне со всех сторон заткнули все пороки: я не курю, пить позволяют очень осторожно. Но я хочу спросить: а тогда зачем? Коли ничего нельзя при жизни, покупай место на кладбище и ложись… Ведь надо же для чего-то существовать», — поделился актер.
При этом он подчеркнул, что во многих странах до недавнего времени даже не представляли, что такое реальные сложности: катались как сыр в масле, пока не наступила эпидемия.
«Те, которым кажется, что эпицентр заразы прошел, махнули рукой на запреты . На планете перепуганные страны, которые никогда в жизни не имели настоящих глобальных катаклизмов . А Россия только так и существовала всю жизнь: то чума, то революция, то голодуха. И ничего, живем», — пояснил свою позицию Ширвиндт.
Источник
86-летний Александр Ширвиндт рассказал о запретах после COVID: «Покупай место на кладбище»
Знаменитости пришлось отказаться от своих вредных привычек.
Как известно, народному артисту РСФСР Александру Ширвиндту не удалось избежать заражения COVID-19. Так, он заболел коронавирусом в ноябре прошлого года, причем болезнь протекала в тяжелой форме. Вместе со звездой была госпитализирована и его супруга Наталия Белоусова. Выписан же худрук Московского театра сатиры был лишь в середине декабря.
Недавно артист пообщался с корреспондентами издания «АиФ», которым рассказал о том, как изменилась его жизнь после того, как он победил коварный вирус.
В частности, актер признался, что у него на столе, как обычно, есть курительные трубки, правда, теперь они стали для него бутафорией.
«Мне со всех сторон заткнули все пороки: я не курю, пить позволяют очень осторожно», — заметил не без сожаления режиссер.
Более того, по уверению Ширвиндта, он не понимает, зачем нужна такая жизнь, в которой нет места вредным привычкам.
«Но я хочу спросить: а тогда зачем? Коли ничего нельзя при жизни, покупай место на кладбище и ложись. Ведь надо же для чего-то существовать», — признался он.
Александр Анатольевич выразил также уверенность в том, что до пандемии коронавируса были такие страны, которые никогда не сталкивались с глобальными катаклизмами. Правда, по уверению звезды, Россия к ним не относится.
«А Россия только так и существовала всю жизнь: то чума, то революция, то голодуха. И ничего, живем!» — подчеркнул Ширвиндт.
Источник
Ширвиндт написал пронзительное письмо из больницы: «Снаряды рвутся рядом»
«Мне бы больше хотелось иметь безвестность здоровым, чем славу в реанимации»
Александр Ширвиндт в больнице. Лечится от коронавируса — как он говорит, от модной болезни. Телефон, взорвавшийся от звонков с момента госпитализации, выключил. Исключение сделал только для нас. Но предупредил, что всякие там «как себя чувствуете?» и пагубное влияние вируса на артистический организм не готов обсуждать. Больница — самое подходящее место для философствования. Поэтому специально для «МК» Александр Анатольевич написал то, что волнует, о чем думает. «Раз вы уж меня нашли в больнице, так вы уж меня дослушайте».
Фото: Сергей Иванов
«К Новому году наш театр выпустит открытку. На ней — я в маске и текст арии Мистера Х. Актуально. Последний куплет, если помнишь, такой:
Устал я греться у чужого огня, Но где же сердце, что полюбит меня.
Живу без ласки, боль свою затая… Всегда быть в маске — судьба моя.
Имре Кальман. Оперетта «Принцесса цирка». 1926 год.
В общем, в 1926 году Имре Кальман на всякий случай надел маску на мистера «Х». Прошло, считай, 100 лет. Но что такое сто лет? Оказалось, что это — секунда. Тут как-то в связи с карантином я мельком по телевизору увидел, как какой-то энтузиаст создал музей-квартиру советского быта. Я увидел родной интерьер и подумал, что, наверное, с удовольствием нанялся бы посидеть там в виде экспоната в каком-нибудь мамином кресле около дефицитной книжной стенки и проигрывателя «Аккорд», и так далее. Кажется, это было всегда, а оказывается, очень давно. Хотя все-таки было.
Это сегодня уже ретро. Но что я тебе рассказываю? Ты — молодая красавица. Если помнишь, давно я повёз тебя в конец Дмитровского шоссе, в салон «Жигули», и при помощи моего лица и твоего комсомольского редакционного удостоверения из-под полы, под страшным секретом тебе продали дефицитнейшую машину «Ниву-Шевроле». Сегодня это звучит анекдотически, а тогда я помню, как нас снисходительно приветствовал с сигарой у ладони и угощал «Хеннеси» вальяжный директор салона. А через пару месяцев он надолго сел, и мы с тобой пытались как-то вяло его отмазать, сказав, что он очень много сделал для интеллигенции. Достать «Жигули» — Боже мой.
Больница, конечно, самое подходящее место для старческих философствований. Вот лежу с модным заболеванием под опекой врача от Бога Маши Лысенко. У нас все вокруг думают, что паника с вирусом — чья то провокация. Нет, это не так и, говоря нашим театральным шершавым языком, идёт генеральная репетиция апокалипсиса.
Боженька, устав от вселенской глупости, решил проверить человечков на прочность. Не получается. Призыв моего незабвенного друга Булата Шалвовича — «Возьмёмся за руки друзья, чтоб не пропасть по одиночке» — завис и растворился в воздухе. Тогда стыдливо-победоносно стали ещё высчитывать, где, в какой стране померло народу больше. А жажда национальной принадлежности к куску горы Карабах вообще приводит нас к средневековой жути.
Страшно усилился падеж друзей. Мы сардонически восклицаем: «Ну что, се ля ви». Да — се ля, да — ви, но от этого не легче. У меня всегда существовало ощущение, что такие титаны, как мои друзья Кобзон, Говорухин, Захаров, Виктюк, Джигарханян, Жванецкий не приспособлены к понятию «гроб». Но они ушли, и начинаешь думать, что. Думаешь: «Раз ты с Пашей Гусевым, как мои многолетние друзья, пытаетесь мне дозвониться в койку, значит, мне придётся вам ответить». Что я и делаю.
Немного хочется поразмыслить. Сегодня снаряды рвутся рядом, кончается эпоха моего поколения. Кто-то ещё держится. На даче теплится под прикрытием уникальной ласки Олечки Остроумовой мой друг Валечка Гафт — человек, который на моих глазах одним пальцем поднимал десятикилограммовые гири. И стойкий, и великий «оловянный солдатик» Малого театра Юрочка Соломин, опершись на палку, получает на Поклонной горе на ветру очередного «Героя» от президента, совершенно не слыша уникального цыганского многоголосья во главе с солистом Колечкой Сличенко.
На ощупь руководит театром уникальная Яновская, а я сам умоляю давно отпустить меня на вольные хлеба, хотя мучного давно уже не дают. И так далее. И даже театр «Шалом» закачался под многолетней рукой Алика Левенбука. Сначала завопили, что это волны антисемитизма. Потом успокоились и поняли, что это просто элементарная еврейская старость.
К чему это я? Нет, дорогие мои, раз вы уж меня нашли в больнице, так вы уж меня дослушайте. Рынка (в кавычках) Захарова, Любимова, Волчек, Фоменко и т. д. сегодня нет. Есть вековые отстраненные структуры так называемого великого русского репертуарного театра, который судорожно кончается под ударами менеджеров и коммерсантов.
И все равно — убить этот театр невозможно. И никогда не надо стесняться почитать кого-нибудь из классиков. Например, ту же чеховскую «Чайку» и понять, что все всегда было — и все тоже самое. «Надо искать новые формы», — кричал Треплев, а Тригорин в моем исполнении, как писали критики, довольно приличном, в постановке Эфроса скептически мудро и вяло говорил: «Все было, было, было». Все было. Только обыватели бухтят и грызутся, а гении уходят с посохами из дому. Лев Толстой на вопрос, по-моему, Суворина: «Как себя чувствуете, Лев Николаевич?» ответил: «Ничего, вот только старость никак не проходит».
И ещё, сидя на карантине и существуя в группе 65+, поневоле тупо смотришь в «ящик». В основном смотрю спорт, где армия опытных словоблудов под художественным руководством моего дружбана Димочки Губерниева клянет не добежавших, не дострелявших и не дозабивающих спортсменов — эту горсточку, случайно не пойманную на допинге.
Появилась новая интересная рубрика «Жизнь после спорта». Великие спортсмены стыдливо рассказывают о том, какое счастье перестать бегать и прыгать, умирать от нагрузок и осесть в детской спортивной школе в Сызрани. Милое, тихое враньё. Так можно нашинковать ещё рубрик — «жизнь после театра», «жизнь после балета», «жизнь после секса» и так далее.
Но, хороня сегодня ближайших друзей, я с каждым разом убеждаюсь в необходимости рубрики «жизнь после жизни». В этой связи очень мне несимпатичны круглосуточные сериалы об ушедших звёздах. Говорю это не понаслышке, ибо со Стрельцовым и Ворониным дружил, будучи упорным болельщиком «Торпедо» с 70-летним стажем. С Людочкой Зыкиной жил в одном дворе, и наши машины стояли в гараже бок о бок. А с Люсенькой Гурченко прошла вся моя жизнь. И так далее.
Все эти сериалы — нищенские потуги, подделки, с псевдодокументальным ореолом. Парадокс в том, что чем талантливее эти поиски и искреннее попытки, тем вторичнее результат. Зачем безмерно и разнообразно талантливой Нонночке Гришаевой играть Гурченко? Ей надо играть Бовари или ибсеновскую Нору. Зачем заклеивать великолепного Маковецкого гуммозом и картоном под Ивана Грозного? Ибо судьба этого талантливого артиста — Бунин и Куприн. Хотя, честно говоря, Грозного я видел меньше, чем Галю Брежневу — не могу судить. Играть надо Бомарше, а не Смоктуновского. Смоктуновским надо становиться.
К чему это я? Я не напрашивался — вы сами позвонили. И ты обещала не спрашивать, как я себя чувствую. Вот я тебе и не ответил. Но при этом ты ещё спросила меня, как я переживаю неожиданно нахлынувшую на меня популярность в связи с заболеванием. Я тебе скажу, что мне бы больше хотелось иметь безвестность здоровым, чем славу в реанимации».
Источник
Покупай место на кладбище: Ширвиндт посетовал на жизнь после перенесенного COVID-19
Москва, 5 мая. Жизнь народного артиста РСФСР Александра Ширвиндта после перенесенного COVID-19 сильно изменилась: актеру пришлось отказаться от некоторых привычек, вредивших здоровью.
В конце ноября прошлого года худрук московского Театра сатиры вместе с супругой попал в больницу с диагностированным коронавирусом. В декабре его выписали домой, но восстановление после болезни оказалось мучительным. В интервью «АиФ» Ширвиндт признался, что вынужденный отказ от вредных привычек стал для него настоящим испытанием.
«У меня на столе в кабинете стоят курительные трубки. Это все уже бутафория, потому что мне со всех сторон заткнули все пороки: я не курю, пить позволяют очень осторожно. Но я хочу спросить: а тогда зачем? Коли ничего нельзя при жизни, покупай место на кладбище и ложись… Ведь надо же для чего-то существовать», — посетовал артист.
Ширвиндт отметил, что люди зря «махнули рукой на запреты», подумав, что «эпицентр заразы прошел». Страны, в которых не было «настоящих глобальных катаклизмов», перепуганы, в отличие от России.
«Россия только так и существовала всю жизнь: то чума, то революция, то голодуха. И ничего, живем», — добавил Ширвиндт.
Сын артиста, ведущий Михаил Ширвиндт, своеобразно отметил выписку отца из больницы. На своей странице в Instagram он опубликовал видео с поправившимся после болезни артистом и пошутил, что открыл продажи плазмы крови переболевшего COVID-19 актера. Народный артист РСФСР поинтересовался у сына, хорошие ли у него антитела к коронавирусу. Телеведущий ответил, что пока не может знать наверняка, ведь их никто еще не приобрел.
Источник