Почему появляется страх за свое здоровье

Глава 1. Страх – какой он есть.

Пункт первый: «Внимание, жизнь в опасности!»

В сущности, если мы чего-то и боимся по-настоящему, так это за собственную жизнь. Нам нужно только повод удобный найти, чтобы этому нашему страху было где разгуляться. Ведь согласитесь, трудно бояться просто за жизнь (хотя есть и здесь «мастера»), страх просто перед смертью – и то редкость, несподручно бояться, если угроза органами чувств не определяется. Поэтому надо соответствующий повод придумать, не тосковать же нашему инстинкту самосохранения в бездействии!

1.1) Страх неизлечимо заболеть: сердечной болезнью; онкологическим заболеванием; неизвестной болезнью и др.

1.2) Страх заразиться: СПИДом, венерическим заболеванием, желудочной инфекцией и др.

2.1) Страх случайности: разбиться на самолете, в автокатастрофе; страх пожара; падения с высоты и др.

2.2) Страх злого умысла: нападения преступников, заказного убийства, заговора и др.

Общая формула: «Не подходи – убьет!». В частности, мы боимся, что или «что-то случится с нашим здоровьем – и привет», или что «что-то с нами вообще случится». Дальше все это дело подразделяется следующим образом: по здоровью – или болезнь какая-то («рак подкрался незаметно»), или заражение («СПИД не спит»); по внешней причине – или случайность («кирпич мне на голову»), или умысел («враги сожгли родную хату»). Короче говоря, чего бы мы ни боялись, все найдет себя в общей схеме.

Нездоровый страх за здоровье.

Чего еще, скажите на милость, бояться, как не за собственное здоровье? Конечно, самые «красивые» страхи – это о том, что «сердце разорвалось» и «рак незаметно сжег, как свечу». Поскольку же эти страхи – только страхи, а не сами заболевания, то, разумеется, врачи ничего не находят, а потому остается думать, что ты болен какой-нибудь неизлечимой болезнью.

Желание лечиться – возможно, главная черта, отличающая человека от животных.

Мы умудряемся бояться самых интересных вещей. Например, многие боятся сердцебиений. Сие забавно, поскольку «по уму» следовало бы бояться их отсутствия. Но вот мы думаем, что сердце или разорвется (если не сердце – то сосуд какой-нибудь), или остановится, «выработав свой ресурс». Разумеется, порваться сердцу весьма затруднительно – ведь это мышца, а мышцы эластичны и прочны (если и возникает разрыв, то связок, но к сердцу это никак не относится). И никакого «ограниченного ресурса» у сердца нет, даже напротив, в нем есть собственная, «резервная» электростанция, способная поддерживать его работу, если что[1]. Но что нам этот здравый смысл! Думаем, что может, значит – может!

К страху сердечного приступа примыкает страх удушья, что, мол, воздуха тебе где-то не хватит, что отберут, видимо, у тебя воздух, и на дефиците этом кислородном отдашь богу душу. Соответственно, закрытые пространства – метро, лифты и просто закрытые комнаты – это «смертельно опасные места». Тут еще страх, что не сможешь позвать на помощь, что не успеют тебя вынуть из твоего замкнутого пространства, что до телефона не дотянешься, что дверь «Скорой помощи» не сможешь открыть.

Бояться рака в последнее время стало как-то немодно, хотя есть среди нас и те, кто придерживается «классического стиля». Рак, согласно всеобщему убеждению, неизлечим и сжигает человека мгновенно, так что тот даже заметить этого не успевает. То, что это не так и врачи уже давно лечат рак – это, конечно, не в счет. То, что рак в подавляющем большинстве случаев вовремя диагностируется (врачи знают все места, где он может появиться, и со студенческой скамьи тренируют в себе так называемую «онкологическую настороженность»), это тоже не считается. Если у тебя «наследственность» (а у нас, кстати сказать, у всех такая наследственность), если у тебя желудок побаливает, то значит, это рак, сомнений быть не может. Так рассуждает «классический» невротик и мучается от собственных рассуждений самым злокачественным образом!

Впрочем, когда врачи, исследовав нас с головы до ног, сообщают, что бояться нечего, мы, следуя какой-то очень странной логике, начинаем думать, что болеем какой-то неизлечимой болезнью. Сейчас я вспоминаю одну молодую пациентку[2], которая дошла в своих рассуждениях подобного рода и вовсе до замечательного открытия. В какой-то момент ей стало казаться, что жизнь ее кончится тем, что из нее какое-нибудь существо вылезет, а точнее, «из ноги – рука». В первый момент после того, как она призналась мне в этом, я вообще не мог понять, о чем идет речь. Насмотрелась, несчастная, «Чужих – I, II, III», и вот вам эффект!

Другая моя пациентка – 23-х лет – сходила к экстрасенсу, и тот ей «напророчил» все заболевания, которые, наверное, только возможны. Поэтому, появившись в моем кабинете, она поведала о том, что больна: «миокардитом», «гепатитом» и «лейкемией». Пошла вылечить свой нейродермит (заболевание, когда от стресса на коже краснота появляется и зуд мучит) к «специалисту» и получила «по первое число». Разумеется, врачи ничего не нашли. но ведь экстрасенс сказал! Да, экстрасенс, вне всякого сомнения, «мощнее» современных ядерно-магнитных резонансов, томографов, УЗИ, доплеров и т. п.

И все начинается тривиально – где-то что-то закололо, застучало, сдавило, прищемило, и пошло-поехало. Возникает беспокойство: «А что со мной?! А не умру ли я завтра?! Я не готов! Мне еще рано!». Далее следует «пробежка» по медицинским справочниками и – по врачам. В первых обнаруживаются «все симптомы», врачи же сообщают нечто на своем профессиональном языке, и становится совсем плохо.

Здоровье – это когда у вас каждый день болит в другом месте.

То, что головная боль может быть просто головной болью, нам в голову не приходит. Если головная боль, то непременно «рак головного мозга». Если тахикардия, то это вовсе не нормальное учащенное сердцебиение, вызванное хорошим функционированием организма, а явное свидетельство инфаркта миокарда. Несколько смущает отсутствие еще некоторых симптомов, указанных в списке обязательных, но если мы напряжем свое воображение и память, то и эта трудность будет преодолена. Главное – как следует испугаться!

Факт же в том, что непонятные слова врачей, как правило, свидетельствуют об отсутствии какой-либо серьезной патологии у «больного» (в противном случае слова бы использовались самые обычные). Но нашим гражданам это, конечно, тоже неизвестно. И если звучат страшные слова – «диэнцефальный», «дистония», «гемодинамический» и «параксизмальный», то пора у гробовщика мерки снимать. Но что за природа появления подобных слов в непереводимом врачебном фольклоре? Раскрою тайну. Если врач говорит непонятными словами, то, следовательно, никакой серьезной болезни ему найти не удалось (к счастью, разумеется).

Есть люди, которые полагают, что все, что делается с разумным видом, разумно.

Ведь все эти сложные слова – просто иноязычные термины, обозначающие обычные, в сущности, вещи: «диэнцефальный» – значит связанный с головой, «дистония» – значит изменение тонуса, «гемодинамический» – значит, что речь идет о циркуляции крови, «параксизмальный» – значит периодический. Почему врачам не говорить по-русски? Тогда солидно не будет выглядеть! А испуганному подавай солидное, и про то, что у него наличествует в организме циркуляция крови, лучше сказать замысловато, в противном случае это впечатления не произведет и клиент уйдет недовольным.

Некоторые, впрочем, боятся не столько какой-то конкретной болезни, сколько возможных страданий и мучений, причем часто не связанных со здоровьем напрямую. Кто-то боится стоматологов и их лечения, «потому что больно». Другие боятся радикулита, «потому что он из жизни выбивает». Третьи – переживают по поводу самого возможного лечения, прежде всего, побочных эффектов лекарственных препаратов. Четвертые боятся бессонницы, чем, впрочем, собственную бессонницу и делают[3]. Пятые опасаются оперативных вмешательств, шестые – старости. Короче говоря, поскольку «жизнь – это страдание», то найти причину для страха, разумеется, совсем нетрудно.

Источник

Психотерапевт: Если человек боится болезней и смерти, значит, что-то в его жизни идет не так

«Супербактерии», рак, инсульты, авиакатастрофы – на каждом углу подстерегает опасность. Почему одни спокойно реагируют на информацию о ней, другие становятся заложниками фобий. «Доктор Питер» спросил об этом заведующего Городским психотерапевтическим центром при Клинике неврозов Алексея Демьяненко.

— Алексей Михайлович, где грань между страхом и фобией?

— Её нет — это синонимы. «Фобос» — это страх в переводе с греческого.

— Но страхи ведь есть абсолютно у каждого человека. Фобиями же обычно называют страхи, вызывающие болезненные состояния. Когда человеку стоит задуматься о том, что его страхи – не совсем нормальны и пора с ними что-то делать?

— Все определяется контекстом. Как говорит один из моих любимых учителей Роберт Резник: «Шуба в Томске в январе – это прекрасно, та же шуба в Дели – это то, что вас убьет». Проблема не в шубе и не в человеке, а в том, где он находится и в какое время года. То же — и с фобиями. Если страх обоснован, рационален и несет в себе защитную функцию – это хороший страх. Его надо не лечить, а слушаться. Например, человек падает при звуке артиллерийских выстрелов, в зоне боевых действий это жизненно важная реакция. Но если этот же человек идет в полдень по Троицкому мосту и делает то же самое при выстреле пушки Петропавловской крепости, то его действие бессмысленно. Это и есть грань.

Читайте также

— В чем причина повышенной тревожности, страхов?

— По классификации МКБ-10, тревожно-фобические и панические расстройства относятся к группе невротических. А любой невроз всегда связан с ситуацией и несет в себе две функции. С одной стороны, это маркер того, что в нашей жизни что-то идет не так – невроз проявляет неудовлетворенность жизнью. С другой стороны, смысл любого невроза – решить ситуацию, не решая её. Приведу пример. Как-то в комиссию по отбору пациентов на госпитализацию в Клинику неврозов пришла молодая девушка-студентка. Рассказала о классической тревожно-фобической симптоматике: боится ездить в транспорте, ей становится плохо, она задыхается, выступает пот, учащенно бьется сердце. Начинаем расспрашивать. Выясняется, что девушка поступила не в тот институт, где хотела учиться – вуз выбрал авторитарный папа. В итоге, что она получает? В институт она не ходит, при этом у нее есть уважительная причина – она лечится в Клинике неврозов, и самое главное – ей не надо объясняться с отцом. Когда мы говорим о невротическом расстройстве, надо понимать, что симптомы – это только верхушка «айсберга», некая попытка быть «в домике». Еще один классический пример. Во время Первой Мировой войны на линии обороны возникает эпидемия псевдопараличей – бойцы просто не могут двигаться. Когда их отправляют в тыл, нарушения проходят. Зло ли в этой ситуации псевдопаралич? Нет, потому что он спасает людям жизнь.

Именно поэтому основная психотерапия невротического расстройства не про симптомы. Эти заболевания нельзя вылечить только антидепрессантами – в этом случае они будут выполнять роль анестезии при посещении стоматолога, не более. И хотя страхи можно убрать за 3 сеанса у психотерапевта, для закрепления результата таким пациентам нужна длительная, иногда до года, работа со специалистом. Есть такая модель в гештальт-терапии (одно из направлений в психотерапии — Прим. ред.), которая называется Cape Cod (названа в честь полуострова в США и переводится как «мыс трески»). Одна из концепций этой модели «Трезвый оптимизм». Она предполагает, что любая система в любой момент времени функционирует наилучшим для себя образом, учитывая ресурсы и карту реальности. И когда ко мне приходит пациент с невротическим расстройством, я верю, что это лучшее, что он смог породить в данной ситуации. Моя задача в том, чтобы узнать, что за карта реальности и ресурсы стоят за этим. Один из моих любимых вопросов таким пациентам: «Что хорошего дают вам ваши симптомы?».

— Могут ли нарушения во «внутренней химии» стать причиной возникновения повышенной тревожности, фобий?

— И каких веществ в этом случае не хватает?

— Чаще всего препараты, которые используются в лечении тревожно-фобических расстройств – это селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. Тревога, по сути, может быть связана с дефицитом серотонина (один из основных нейромедиаторов, который часто называют «гормоном счастья» — Прим. ред.).

— Если мы говорим о нехватке серотонина, то какие продукты надо есть для снижения тревожности?

— Это полная чушь. Совет «Ешьте шоколадку и всё будет хорошо» не работает. Можно лишь в целом говорить о том, что для здоровья, в том числе психического, надо правильно питаться, спать по 8 часов, заниматься физической активностью, не переутомляться на работе. А в помощь каких-то конкретных продуктов я не верю. Знаете, сколько надо съесть творога, чтобы из него усвоился кальций? Очень много.

— А в генетическую склонность к развитию фобий и повышенной тревожности верите?

— Не очень. Скорее, верю в то, что они берут свои корни в семье, в первую очередь, это воспитание. Иначе говоря, наследуется не химический обмен, а способ выстраивания отношений с разными сферами жизни. Невротическая реакция неадекватна, но опять же всё определяется контекстом ситуации. Когда-то, может быть, тревога была оправдана, ситуация изменилась, а «послание» осталось. Вчера – полезная привычка, сегодня сопротивление, завтра – болезнь. Это принцип формирования невротического расстройства. На этот счет есть такая байка. Мама делает маковый пирог и обрезает края. Дочка спрашивает её: «Мама, а почему ты обрезаешь края?». Та отвечает: «Я не знаю, у нас так принято. Спроси у бабушки». Бабушка тоже не знает и отравляет внучку к прабабушке. Прабабушка же говорит: «Да просто раньше плита была маленькая – пирог весь не помещался». То же самое и с тревогой.

— Если вы говорите о системе воспитания, то как можно воспитать в ребенке устойчивость в будущем к страхам?

— Надо минимизировать «послания» без учета контекста ситуации – мир опасен, всё может случиться, бойся, опасайся, будь осторожным, никому не доверяй. Важна конкретика. Если ребенок идет через дорогу, правильнее просить его посмотреть сначала налево, потом направо. То есть четко указать ему, в какой зоне надо быть внимательным. В этом случае не будет неадекватного послания – бойся всего. А почему? А потому что мама так учила. Кроме того, надо поддерживать саморегуляцию ребенка. Давать ему возможность принимать собственные решения, набивать «шишки», формировать свой опыт и проверять его. Понятно, что, когда ребенок лезет пальцами в розетку, пришло время вмешаться. В остальных ситуациях, не столь опасных, лучше пусть он получит собственный опыт.

— Один из самых популярных советов людям с повышенной тревожностью и страхами – переключись.

— Прекрасный совет. У тебя депрессия — не грусти, у тебя пневмония – не кашляй гноем. В терапии советы не работают. Другому человеку они абсолютно также очевидны, как и тому, кто их дает. Проблема как раз и заключается в том, что человек не может переключиться. Задача психотерапевта — понять вместе с пациентом, почему так происходит.

— Как же тогда разговаривать с такими людьми?

— При фобиях можно довести катастрофическую фантазию до конца, чтобы решить две задачи — «проговорить» страхи, сделав их менее страшными, и раскрыть структуру переживаний. Например, человек говорит, что боится упасть в обморок в метро. Мы ему предлагаем фантазировать от первого лица в реальном времени, как-будто он уже потерял сознание. Он рассказывает, что в этот момент лежит на полу одинокий, беспомощный – обычно эти чувства имеют отношение к его реальной жизни. И тогда мы начинаем вместе исследовать, как выстраивается его жизнь, как возникает одиночество и беспомощность. От фобии переходим в зону значимых отношений и дальше двигаемся в сторону внутриличностного конфликта. Еще раз повторю, что симптомы – это лишь верхушка «айсберга», точка входа в карту реальности.

— А у ипохондриков какая карта реальности?

— Моя практика показывает, что, как правило, боязнь болезней или смерти говорит о неудовлетворенности жизнью. Когда жизнь насыщена и тебя полностью устраивает, думать о болезнях некогда. Живешь и радуешься.

— Когда из «каждого утюга» говорят про рак, не мудрено стать канцерофобом.

— Надо всегда помнить о том, что мысли материальны. Если человек зациклен, к примеру, на раке, но при этом болезни у него нет – это проблема и повод сходить к специалисту.

Источник