Мать сыновей Высоцкого дала роковую клятву на могиле самоубийцы
Недавно вторая жена Владимира Высоцкого — 81-летняя актриса Людмила Абрамова — в очередной раз стала прабабушкой. Их с Владимиром Семеновичем внучка Наталья (после заключения брака с ортодоксальным евреем сменила имя на Наама Теплицкая и живет с семьей в американском Питтсбурге) родила седьмого ребенка. Между тем некоторые страницы биографии самой Абрамовой остаются загадочными. Попытаемся восстановить их по свидетельствам очевидцев и ее собственным воспоминаниям.
После смерти Владимира Семеновича в кругу людей, регулярно собирающихся на его могиле на Ваганьковском кладбище, ходила машинописная рукопись некоего Казарова-Абычева. В повести «Кольцо» автор описал некоторые моменты из биографии Абрамовой и Высоцкого. Это произведение Людмила Владимировна прочла. По ее словам, «настоящего вранья и подлога там нет», и довольно точно описаны интимные истории из ее жизни. Но разрешения на тиражирование не дала. Хотя текст все равно уплыл в народ через друзей автора. А сам сочинитель считает, что к документальной прозе его повесть отношения не имеет: общаясь с Абрамовой, магнитофонную запись он не вел и все написал по памяти.
Название повести не случайно. Бабушка Люси со словами напутствия «на трезвость и хладнокровие» подарила ей на совершеннолетие семейную реликвию — кольцо с аметистом.
Раздражающие выдумки
Оказывается, до брака с Высоцким Абрамова побывала замужем. Людмила рассказывала, что, учась в десятом классе, из-за своей, как она считает, «ненужной принципиальности», приняла решение уйти из дома. Перешла учиться в школу рабочей молодежи и поступила лаборанткой во МХАТ. И начала с осторожностью присматриваться к мужчинам. Ее избранником якобы стал сын хозяйки, у которой она сняла комнату. Расписались, когда Людмиле исполнилось 18. К тому времени она стала невероятной красавицей. Абрамова подчеркивала, что это не была какая-то «безумная любовь с обеих сторон», но будто бы избранник на браке очень настаивал.
— Меня увлекло не его личное обаяние, — вспоминала актриса, — ужасно нравилась богемная обстановка литературно-художественной среды, в которую он меня ввел. Я была романтичной девицей и от слов «поэт», «художник», «режиссер» тогда сразу начинала чувствовать себя присутствующей при сотворении мира.
Мы разыскали этого человека. Им оказался 83-летний писатель Игорь Дуэль.
— С Люсей мы познакомились, когда были совсем юными, ей — 17, мне — 19, — вспоминает Игорь Ильич. — В только что созданном журнале «Юность» открыли литературное объединение для молодых. Там мы с Абрамовой и подружились. В такую девушку нельзя было не влюбиться. Настоящая русская красавица! Мужики шеи сворачивали. Люся очаровывала окружающих непосредственностью и каким-то несовременным восприятием мира. Все время куда-то рвалась, увлекалась поэзией Серебряного века, наизусть читала стихи Гумилева, Хлебникова. Короче, натурой была романтической.
По словам Дуэля, их совместных фотографий с Людмилой, даже свадебной, не сохранилось.
— Профессионально нас никто не снимал. А техника, сами понимаете, какая тогда была, — продолжает он. — В то время нас окружали талантливые творческие люди. Вспоминаю, как приходил Фазиль Искандер и завораживающим голосом читал свои первые рассказы. Хорошо помню строгого писателя Анатолия Гладилина, удивительного поэта Валентина Берестова. Помню, как другой поэт, Саша Аронов, который был в Люсю влюблен, завидев нас, сидящих в обнимку в тесной компании друзей, напевал: «Пришли Дуэли и все поели!» В наше время было такое странное сочетание выпивки и закуски: водки много, а бутерброд один на всех.
В юношеские годы Дуэль заболел морем. Ему снились пираты и парусники:
— Начал даже сочинять морские баллады. Позже уехал на Курилы. Ходил с рыбаками на путину. Собирал материал для статей и книги. Документальной прозы у меня много, есть роман. А возвращаясь к Абрамовой, следует сказать, что детали истории нашего знакомства из ее уст мне знакомы. Ей почему-то захотелось, чтобы я превратился в сына хозяйки квартиры, у которой она будто бы снимала комнату. Вся эта литературщина, приукрашенные выдумки сильно раздражают! На момент нашего знакомства Люся жила со своими родителями, я — со своей матерью. Помню, как помогал семье Абрамовой перевозить вещи на новое место жительства. Всем семейством они жили тогда в одной большой комнате, поделенной тряпичными перегородками. В Староконюшенном переулке, кажется.
Людмила с детьми — Аркадием и Никитой. Фото из личного архива
Споры до хрипоты
— С Абрамовой мы разошлись через два года после моего возвращения из поездки по Дальнему Востоку, — говорит Игорь Дуэль. — Но ее новые отношения не были связаны с нашим расставанием. Мы бы и без того развелись. Юношеский брак трещал по швам. Официально мы расписались в 1957-м, а расстались в 1962 году.
С Высоцким я ни разу не встречался. И никаких вопросов и претензий к нему не возникало. Что сказать — гениальный человек! Из его окружения я был близок лишь с поэтом Игорем Кохановским. Помните посвящение у Высоцкого: «Мой друг уехал в Магадан!»?
С Люсей давно не общаемся. Нас ничего не связывает. Мою фамилию она никогда не озвучивала в прессе. Возможно, боялась разрушить миф о Высоцком. Я тоже о ней не говорил. Почему? Не хотел, чтоб подумали, будто примазываюсь к чужой славе. У меня свой вполне достойный путь. Четвертая жена, двое сыновей…
На первом курсе Института кинематографии у Абрамовой начался новый роман — с многообещающим студентом-вгиковцем из Новочеркасска Владимиром Китайским. Удивительным, ни на кого не похожим человеком. Носил шарфики, одевался элегантно. Писал чудесные стихи. Был очень чувствительным и ранимым. Многие во ВГИКе думали, что он японец.
На курсе Михаила Ромма, где учились Шукшин, Тарковский, Митта, Китайский считался самым интересным студентом. По сценарию Геннадия Шпаликова, который учился там же на сценарном факультете, Володя готовился снять дипломный фильм «Причал». На титульном листе которого рукой автора была сделана надпись: «Этот сценарий написан для Светланы Светличной в главной роли Кати». Но картина так и не была снята.
Хотя Светличная в те годы была больше занята амурными делами с Владимиром Ивашовым, она хорошо помнит споры до хрипоты в прокуренных комнатах вгиковцев о добре и зле, о Христе и Иуде. Среди спорящих заметной фигурой был Володя Китайский. Он все время рвался обсуждать смерть Иуды Искариота. А потом сам свел счеты с жизнью.
Вспоминать о том периоде Абрамова не любит. Возможно, потому, что чувствует и свою вину в самоубийстве потерявшего от нее голову 25-летнего парня. Отстраненно, не называя имен, она так рассказывала об этом:
— У него была безумная любовь, к несчастью, кончившаяся трагически. Но на третьем курсе я поняла, что роман не состоялся. Чувства к нему у меня не было вообще. Приняла за любовь что-то другое, нечто вроде жалости пополам с интересом к его стихам. Я решила положить конец его ухаживаниям и, презирая себя за неспособность любить, решила всерьез заняться учебой. Он тяжело переживал мой отказ встречаться, и к тому же у него как раз в то время начались трудности с дипломом и устройством на работу. И незадолго до своего дня рождения он объявил друзьям, что если я на его день рождения не приду, то ровно через месяц он покончит с собой.
Супруги Владимир Ивашов и Светлана Светличная учились на одном курсе ВГИКа с Абрамовой. «Первую нашу беременность — и ее, и мою — вместе ходили. Потом жили рядом и часто общались, а наши мужья — два Володи — тоже крепко дружили», — вспоминала Людмила Владимировна. Фото: Personastars.com
Пропавшая жена
Однажды утром Абрамова увидела в вестибюле института фотографию в траурной рамке и некролог.
— Некоторое время я была не в состоянии что-либо делать, с кем-то разговаривать, о чем-нибудь другом думать, — вспоминала она. — Я понимала, что всему виной были его неустойчивый характер и редкая слабость воли. Но сознание того, что он умер из-за меня, не давало мне жить… Родителей погибшего в живых уже не было. В Москву приехала бабушка-якутка, которая его очень любила, и стала добиваться, чтобы я и руководитель диплома были наказаны. Она была убеждена, что в смерти внука кто-то виноват.
Людмила попала под следствие. В качестве свидетеля ее вызывали в отделение милиции подмосковного Загорска, рядом с которым в лесу обнаружили тело Володи Китайского.
— Попросила следователя отвести меня на кладбище, на котором его похоронили, — говорила Абрамова. — Вид пустого молчаливого холмика довел меня чуть не до истерики, и я тут же дала себе и следователю клятву выйти замуж за первого, кто сделает мне предложение, невзирая ни на что, быть ему верной по гроб женой. И свое слово я сдержала.
Чтобы отвлечь Абрамову от мрачных мыслей, старшие товарищи решили ей помочь. Александр Румнев — известный балетмейстер, преподававший на их курсе пантомиму, предложил Людмиле встретиться с Анной Давыдовной Тубеншляк. Она подбирала актеров для нового фильма «713-й просит посадку», который начинал снимать в Ленинграде режиссер Григорий Никулин. И в начале августа 1961 года молодая актриса примчалась на съемки в Питер.
Там и произошла ее судьбоносная встреча с Высоцким у гостиницы «Выборгская», в которой жила вся съемочная группа. Результатом стало предложение Владимира выйти за него замуж. И помня о клятве, данной на могиле, Абрамова согласилась.
Когда она ждала их с Владимиром первенца Аркадия, официально числилась еще женой Дуэля. Он спокойно дал согласие на развод. А вот тогдашняя жена Высоцкого Изольда, уехавшая в 1960 году из Москвы, неожиданно пропала. Перестала общаться с коллегами, не выходила на связь. Такое поведение казалось для Владимира немыслимым.
— В 1965-м после рождения Никиты (их второго сына. — Б. К.) Володя подал на всесоюзный розыск и, обнаружив Изу в Нижнем Тагиле, вызвал в Москву и оформил развод. Мы сразу расписались, но двух своих детей ему пришлось усыновлять…
Источник
«Практически парализована»: вторая жена Высоцкого в критическом состоянии
Фото: ТАСС / Метелица Сергей
Актриса Людмила Абрамова подарила знаменитому музыканту двух талантливых сыновей — Аркадия и Никиту.
Вторая супруга знаменитого барда, советского певца и композитора Владимира Высоцкого находится в крайне тяжелом состоянии. 81-летняя актриса Людмила Абрамова лишена возможности передвигаться самостоятельно и чувствует себя очень плохо, сообщает Telegram-канал « НеМалахов » со ссылкой на источник в Государственном музее имени музыканта.
«Мать Никиты Высоцкого совсем плоха. Людмила Владимировна прикована к постели. Практически парализована», — говорится в сообщении.
Дочь Абрамовой от второго брака Серафима Овчаренко подтвердила эту информацию и добавила, что у мамы нет сил даже общаться с кем-либо.
«Людмила Владимировна в таком состоянии, что с посторонними общаться не может, а встречаться тем более. Вот уже около трех лет болеет», — цитирует Серафиму «Экспресс газета».
Кадр из кинофильма «713-й просит посадку» 1962 г.
Роман Абрамовой и Высоцкого длился около десяти лет. Однако в официальном браке они состояли вдвое меньше — с 1965 по 1970 годы. У влюбленных родилось двое наследников. Старший Аркадий появился на свет в 1962 году, Никита — спустя два года. Оба сына пошли по стопам знаменитых родителей и связали свою жизнь с кинематографом. Старший стал актером и параллельно занимался режиссурой, младший по профессии — сценарист и режиссер.
Расстались Людмила и Владимир по обыкновенной причине — музыкант увлекся другой. Не раз в интервью Абрамова признавалась: о том, что супруг уходит к французской актрисе русского происхождения Марине Влади, она узнала последней.
Несмотря на предательство со стороны артиста, брошенная звезда недолго горевала. Уже в 1971 году Людмила Владимировна вышла замуж за инженера-механика Юрия Овчаренко. Спустя два года она подарила любимому дочь Серафиму.
Ранее 5-tv.ru сообщал о смерти прославленного российского актера Василия Ланового . Гений ушел из жизни в возрасте 87 лет.
Сейчас читают
«Привет от Анэтты»: вдовец Легкоступовой начал терять память после избиения
Любимчики Амура: Какие знаки зодиака встретят настоящую любовь летом 2021 года?
Настали темные времена: астропрогноз на неделю с 7 по 13 июня
«Меня заставили!» — Даня Милохин вызвал аншлаг на ПМЭФ-2021
Источник
Людмила Абрамова: «О том, что Высоцкий уходит от меня к Влади, я узнала последней»
«Мне показалось, что Володина крахмальная рубашка слева в районе груди приподнялась. «Господи, — думаю, — это сердечный приступ, «скорую» нужно вызывать». И вдруг он резко через меня перепрыгивает — легко так, как на сцене, и куда-то идет. Сел за стол, взял альбомный лист, на котором наш Аркаша до этого рисовал слона, и стал что-то писать на другой стороне. «Все хорошо, — подумала я, — это не инфаркт, это песня», — вспоминает бывшая жена Владимира Высоцкого Людмила Абрамова .
Середина сентября 1961 года, поздний вечер. Мне — 22 года, я начинающая актриса, и меня впервые пригласили сниматься в кино. И вот я бегу под питерским дождичком к гостинице, где меня поселили. На освещенном пятачке перед входом стоит человек в расстегнутой рубашке, без пиджака. А ведь на улице довольно холодно. Замечаю, что рубашка в крови, а бровь подбита, к тому же он пьян. И чем я ближе к нему, тем мне страшнее. Тем более что я терпеть не могу пьяных, просто не переношу! Одному разве что Васе Шукшину , с которым мы в институте учились у одного мастера, позволительно дыхнуть на меня иной раз перегаром.
И вот я хочу пройти мимо малоприятного незнакомца, но он меня останавливает. «Девушка, у вас есть деньги?» — спрашивает хрипловатым голосом. Совершенно честно отвечаю: «Нет». У меня действительно в кармане только три копейки на завтрашний трамвай до киностудии. «Ну найдите где-нибудь, займите, я разбил посуду в ресторане, должен заплатить, у меня паспорт забрали, помогите ради Бога!»
У меня были причины не оставлять человека, просящего о помощи, в беде. Делать нечего, остановилась, выслушала, взялась помогать. Сумма, как оказалось, нужна была по тем временам огромная — 200 рублей. Подхожу я к стойке гостиничного администратора: «Я здесь живу, вот мой паспорт, я вам его оставлю в залог, вы мне 200 рублей не дадите?» Та даже слушать не стала: «Знаю, для кого вы просите, девушка, не связывайтесь с ним, идите в свой номер, а я вызываю милицию!» Он снова ко мне: «Ну хоть кто-нибудь знакомый у вас в этой гостинице есть?» — «Есть, конечно…» Поднялись на третий этаж, там актер Левка Круглый жил, тоже снимался в нашей картине. Стучу к нему в номер и слышу сонный Левкин голос: «Что? Деньги? Рублей пять у меня найдется». Сунулась еще к нашему оператору Вите Пищальникову — с тем же успехом. Ну что делать. Сняла с пальца кольцо — золотое, с крупным аметистом, очень красивое, старинное, бабушкин подарок. «Вот, — говорю, — возьмите. Наверное, оно стоит дороже, чем то, что вы разбили». — «Спасибо! Вы не переживайте, я вам его верну. Какой у вас номер?» — «Соседний с Пищальниковым».
Незнакомец спустился вниз по лестнице, а я пошла к себе. О кольце я не думала, не в том я тогда была состоянии, чтобы жалеть вещи, а не людей. Прошло всего два с половиной месяца с тех пор, как из-за меня погиб человек. То, что нас связывало с этим парнем, трудно было даже назвать романом. Я его не любила и вообще еще не знала, что это за любовь такая. Мне мог кто-то понравиться, но так, на пару-тройку дней, не больше. Были какие-то дружеские привязанности к вгиковцам — к Васе Шукшину , к Андрею Тарковскому , к Игорю Ясуловичу , к Женечке Харитонову, — с тех пор это навсегда мои любимые люди. И хотя нас связывало искреннее и глубокое чувство, но это была только дружба, о романах и речи нет. Но вот тот парень, однокурсник Шукшина и Тарковского…
Очевидно, он надеялся на что-то большее, а может быть, плохо разбирался в отношениях. Но, видимо, в какой-то момент разобрался — и повесился. Конечно, меня потащили к следователю, и ощущение было страшное. Хотя следователь, со своей стороны, тоже во всем разобрался и даже отдал мне на память стихи и рисунки этого молодого человека. И еще предложил отвезти меня к нему на могилу попрощаться. И вот там, на кладбище, я пережила довольно сильное потрясение. И приняла несколько довольно важных решений. Одно из которых — не проходить равнодушно мимо людей в беде. И второе — не отказывать в любви тому, кто в ней нуждается. Если точнее — я строго-настрого поклялась себе выйти замуж за первого, кто меня об этом попросит.
Словом, вернется ко мне бабушкино кольцо или не вернется, было не так уж важно. Куда существеннее, что мне удалось помочь человеку. И со спокойной совестью я, переодевшись в халат, села читать «Петра Первого» Алексея Толстого. Сижу и блаженствую: собственный номер в гостинице! Дома в Москве мы жили в страшной тесноте. И вообще, я в кино приехала сниматься, мне шьют красивое платье и пальто с капюшоном, у меня такая интересная жизнь. Вот уж не думала в тот момент, что самое интересное в этой жизни началось с сегодняшнего странного знакомства. Да и знакомством это можно назвать только с натяжкой, я даже имени его не спросила. Впрочем, как оказалось, Высоцкий-то мое имя знал. Володя потом говорил, что и раньше меня заметил, видел, как меня встречают на вокзале из Москвы, и даже рассказывал обо мне — симпатичной юной актрисе, приехавшей на съемки, — кажется, Вене Смехову . Но я Володю на вокзале не запомнила.
Не прошло и двадцати минут, в мою дверь постучали. И по голосу, который невозможно спутать ни с каким другим, я поняла, кто это: «Откройте! Огромное вам спасибо! Я в ресторане взял бутылку шампанского и шоколадку, прошу вас, откройте, надо поговорить!» — «Нет, — отвечаю, — не открою, я устала страшно и хочу спать, мне завтра рано вставать на работу». Но не из тех людей был Высоцкий, чтобы вот так взять и отступить. Без дальнейших упрашиваний он просто взял да и вышиб дверь. Кстати, потом я у него научилась этому искусству — вышибать двери (правда, они в то время были не такими серьезными, как теперь). Просто нужно немножечко отойти и от души стукнуть ногой строго по тому месту, где врезан замок. Одно время я часто забывала ключи и таким образом попадала домой, чем удивляла своих знакомых. Но в первый раз трюк произвел ошеломляющее впечатление. И вот на моем пороге образовался Высоцкий — действительно с шампанским и шоколадкой. И вместо того, чтобы благодарить меня, как собирался, он произносит ту самую опасную для меня просьбу, в которой я поклялась не отказывать: «Девушка, выходите за меня замуж!»
Самое поразительное, что Володя ничуть не удивился, что я тут же согласилась. Почему-то он явно рассчитывал на то, что соглашусь, и не верил в другое развитие событий. Деловито сообщил, что в гостинице живут его знакомые геологи, и у них в номере есть гитара, и они ждут нас в гости — туда-то мы и отправились со своим шампанским и шоколадкой. Тогда у Володи было всего две своих песни, которые он не считал высоким искусством, и мне в тот вечер даже не спел. Зато пел классическую блатную «Эх, вышла я да ножкой топнула», которую когда-то исполнял Михаил Жаров, но Жаров, что называется, отдыхал. Было видно, что передо мной очень талантливый человек.
На следующее утро мы, торопясь, вышли из гостиницы, не сговариваясь, сели в один трамвай, всю дорогу проехали молча и вышли на одной остановке. При этом я так и не догадалась, что мы снимаемся в одной картине — я ведь только приступала к работе и группы толком узнать не успела. И вот мы вместе миновали проходную «Ленфильма», показав одинаковые временные пропуска, поднялись на один этаж и попали в одну киногруппу — к моему величайшему изумлению. А навстречу нам — директор картины: «Что же вы опаздываете, скорее на грим». Володя побежал, а меня директор задержал: «Людмила Владимировна, вы знаете, с кем связались? Это пьяница. Да, он очень хороший актер, но как человек — ненадежный, держитесь от него подальше».
«Он пьяница. » Я часто это слышала. И тут было много правды. Но я физически не переносила, когда на Володю при мне кто-то позволял себе смотреть с презрением. Мне не раз приходилось себя сдерживать, чтобы не кинуться с кулаками на людей, позволявших себе такое. Я знала одно: оставаться порядочным человеком для Володи крайне важно. Кстати, бабушкин перстень он, получив зарплату, выкупил и вернул мне. Такое вот своеобразное у нас вышло обручение.
И вот настал момент, когда Высоцкий повез меня знакомить с матерью, Ниной Максимовной, они жили тогда на проспекте Мира. Я знала, что официально он все еще женат на Изе Жуковой, но в моих планах это ничего не меняло. Я даже развода и официальной росписи от Володи не требовала — мы сходили в загс много позже, когда Аркаше, нашему старшему сыну, уже было два с половиной годика, а младшему, Никите, без пяти минут год. Нина Максимовна встретила меня сурово. Володя ей сообщил: «Мама, это моя жена Люся». А Нина Максимовна, глядя мне куда-то в переносицу, спокойно ответила: «От живой жены не женятся», — повернулась и ушла. Хорошо еще, Гися Моисеевна напоила нас чаем, пожарила котлет. Гися Моисеевна была соседкой Высоцких еще по коммуналке в доме с коридорной системой, и когда-то они с Ниной Максимовной были настолько дружны, что отказались при расселении расставаться.
Они попросили одну трехкомнатную квартиру на двоих, и им дали — в шикарном генеральском доме на проспекте Мира. В одной комнате поселилась Гися Моисеевна с сыном Мишей, в другой — Высоцкие, а третья комната — общая. Но когда я там появилась, от дружбы и былой идиллии не осталось уже и следа: пожилые женщины находились в крепкой ссоре, деталей которой я не знаю, и не разговаривали друг с другом несколько лет. При этом в Володе Гися Моисеевна души не чаяла. С ее сыном Мишей Яковлевым, одним из основателей КВН, Володя вырос вместе, словно они братья. Миша потом устраивал Володю, куда мог: например, в фильм «713-й просит посадку» через сценариста, с которым был знаком (это был период еще до «Таганки», когда в театре у Высоцкого никакой востребованности не было, мало того — его гнали отовсюду).
Ну а на «Таганку» Володю привели Слава Любшин, который еще до Любимова служил в этом театре, и Володина однокурсница Тайка Додина. Они сказали Юрию Петровичу: «Есть актер, он сидит без работы. Правда, диплом у него несвежий, четыре года назад окончил Школу-студию МХАТ. Но он может все что угодно, посмотрите его, пожалуйста». И Юрий Петрович согласился. Помню, как Володя, не называя театра, сообщил об этом дома: «Завтра иду показываться. Тайка обещала подыграть в чеховской «Ведьме», а что еще читать? Что?» Я посоветовала ему «Клопа» Маяковского, там есть сцена с двадцатью пятью персонажами, которые говорят разными голосами — у Высоцкого такое здорово получалось. Гитару Володя взял с собой на всякий случай — кошмарную, шестирублевую, в нескольких местах заклеенную пластырем. Дольше одной песни она не держала настрой, нужно было постоянно подкручивать колки. Просто он не думал, что Любимову будет интересно его пение.
Он ведь по-прежнему не относился к себе как к большому поэту, хотя были уже им написаны и «Штрафные батальоны», и несколько комических шедевров, в том числе и «Бал-маскарад», да много чего — песен 150 у него уже набиралось. И вот Юрий Петрович, словно что-то такое угадав, говорит: «Вы хотите спеть, молодой человек? Ну давайте, спойте что-нибудь». Обычно сколько поют на таких вот прослушиваниях? Ну полминуты или минуту — вполне достаточно, чтобы понять, есть ли у человека слух и подобие голоса. А Володя спел 15 песен, и это длилось минут сорок, весь театр сбежался его послушать. «Вы чьи песни поете?» — спросил Любимов. «Свои». И у Юрия Петровича в его гениальной голове закрутились мысли: вот же соавтор, да он же для театра все, что нужно, напишет. Говорит: «Давайте вашу трудовую книжку, вы приняты!» Володя достает свою книжку, а там: «уволен за нарушение трудовой дисциплины», «уволен за прогулы»… У Юрия Петровича на столе стояла огромная стеклянная пепельница, в то время он еще курил. Так вот Любимов положил в эту пепельницу Володину трудовую книжку, чиркнул спичкой и говорит директору театра Дупаку: «Заводите новую».
Они потом немало намучились друг с другом. Володя чувствовал себя под каблуком у Любимова, но и Юрий Петрович находился в зависимости от него. Они часто ссорились и каждый раз расходились навсегда, а потом снова мирились. Ничего не поделаешь, они были нужны друг другу и своему театру.
Помню, когда Высоцкий уже работал на «Таганке», а его песнями были заполнены астрономической длины пленки, на физтехе, где моя мама преподавала аспирантам английский, ее совершенно замучили просьбами о билетах. И иногда мама просила, но в весьма своеобразной манере: «Володь, мне на работе надо одной стерве гадость сделать, достань ей три билета на «Павших и живых». И Володя безоговорочно и немедленно приносил билеты — таким образом в Театр на Таганке переходили все физтеховские педагоги. Он был их кумиром. Единственной, кто не разделял всеобщего восторга, была моя мама. Уж почему так — не знаю, мы с Володей старались, чтобы у нас получилась обычная нормальная семья. Кстати, со временем мама Володи Нина Максимовна поняла, что мы с ним действительно любим друг друга. Когда у нас родились дети, свекровь полюбила меня, очень много помогала. А потом, когда я уже стала работать в музее Высоцкого, Нина Максимовна и благодарна мне была за это, и гордилась моей работой.
Первого нашего сына, Аркашу, мы назвали в честь старшего брата Стругацкого — впоследствии нашего близкого друга. Хотя когда наш Аркаша появился на свет, со Стругацкими лично мы еще знакомы не были — просто и я, и Володя зачитывались их романами. В то время многие фантастикой увлекались, в том числе наш друг Жора Епифанцев. И вот в какой-то момент Жорка загорелся экранизировать Стругацких для телевизионного театра, а нужно было разрешение автора. Жорка бы, наверное, для поддержки взял Володю, но того в Москве не оказалось, он снимался у Говорухина в «Вертикали». И Епифанцев уговорил пойти меня, потому что я была общительная, убедительная и всегда находила что сказать. Помню, Жора притащил огромную сумку с книгами Стругацких, и это произвело должное впечатление — мы сразу подружились с Аркадием. Наверное, сыграло свою роль и мое признание, что я назвала своего сына в его честь. Во всяком случае, когда Володя вернулся из экспедиции, мы с Жоркой ему рассказывали в лицах, какое чудо Аркаша, какая у него потрясающая жена Леночка, какие прекрасные дочки и замечательная собака. Вот с Леночкой-то Аркаша и стал к нам с Володей захаживать в гости. Даже преодолел свою извечную нелюбовь к театру, пристрастившись к спектаклям «Таганки».
Это был счастливый период, и во многом благодаря детям. Марина Влади в своей книге пишет, будто Володя не хотел детей, это я, мол, таким образом его пыталась удержать. Не знаю, может быть, во Франции дети кого-то и удерживают, но только не у нас. Надо было видеть, как Володя радовался сыновьям. Аркашу я рожала тяжело и страшно орала несколько часов подряд, меня проклинал весь Абрикосовский роддом. Володя все это время ходил кругами под окнами больницы, правда, криков моих не слышал. Во время беременности у меня была жесткая диета — манка или жидкая овсянка, и все без соли. А есть хотелось ужасно, и ночами я норовила что-нибудь украсть из холодильника. И когда Володе наконец сказали, что родился мальчик, первое, что он спросил: «А есть теперь Люсе можно? Что, даже мясо?» Уже был одиннадцатый час, скоро ночь, магазины закрыты. Но Володя нашел выход: помчался в ресторан «Арагви», заказал цыпленка табака, огромную тарелку гурийской капусты, фрукты какие-то.
И вот лежу я на каталке в коридоре, блаженствую, потому что боль наконец кончилась, и мечтаю о том, как утром позавтракаю, а может быть, мне даже разрешат выпить кофе с молоком. Вдруг меня зовет санитарка: «Абрамова! Муж гуся жареного принес». С трудом приподнимаюсь и вижу: на такой же, как у меня, каталке везут блюдо пусть не с гусем, но с дымящимся жареным цыпленком, и еще столько всего — глаза разбегаются. Помню, как я ела, и ела, и ела этого цыпленка. А Володя тем временем, оказывается, лез на фонарный столб, чтобы посмотреть на Аркашу через окошко четвертого этажа. Он цеплялся за столб ремешком, которым связал себе руки. Когда-то по телевизору увидел, как это делают негры, залезая на пальмы на тихоокеанских островах, и сам натренировался.
Через год с небольшим я поняла, что снова беременна — Никитой. И у меня возникли всякие опасения, я даже пыталась поговорить с Володей, что, может, нужно подождать со вторым ребенком, потому что и жить негде, и денег постоянно нет. Помню, с каким ужасом Володя на меня посмотрел, словно я его упрекаю, что он не может заработать ни копейки. С нами еще был Левка Кочарян, который после моих слов резко встал и топнул ногой: «Я тебя убью, если решишься на это! Только попробуй, Володя тебя бросит!» А Володя сидит рядышком, такой же испуганный, как и я, и думает, как же мы будем жить. Но о том, чтобы не рожать, он и задуматься мне не позволил.
Он был совсем неплохим отцом, да и мужем. И пеленки стирал, и по ночам к детям вставал, вообще не брезговал никакой работой. Не стеснялся и с авоськами по улице ходить. Помню, когда Говорухин утвердил Володю в «Вертикаль», и к тому же в картину взяли его песни, Высоцкий на радостях купил на базаре огромную баранью ногу и еще роз сорок штук — и так и шел по улице, с бараньей ногой в одной руке, а другой прижимал к себе охапку роз.
Песни Володины у начальства вечно вызывали неодобрение. Как-то в «Савраске», как тогда называли «Советскую Россию», вышла статья «О чем поет Высоцкий». Это была первая публичная брань в Володин адрес, ее вывесили в театре на большой доске у служебного входа. Утром у Володи была репетиция, и все к нему: «Ты видел? Ты читал?» Да, он прочел, о чем рассказал мне, заехав домой перед спектаклем, надел накрахмаленную белую рубашку и уехал играть Хлопушу в «Пугачеве». Я не знала, о чем там написано, но представляла себе все еще хуже. А вечером мы были приглашены в Дом ученых и согласились, потому что нам сказали, что там будет поэт и бард Миша Анчаров, которого Володя очень любил. Там мы втроем сели за столик, слушали стихи, вкусно поели, выпили хорошего черного кофе, разговаривали о чем-то веселом, и ни слова об этой мерзкой статье. Мишка все вспоминал и напевал старые Володины песни, говорил: «Я очень люблю вот эти твои строчки: «Иду с дружком, гляжу — стоят: \ Они стояли молча в ряд, \ Они стояли молча в ряд, \ Их было восемь. \ Со мною нож, решил я: — Что ж, \ Меня так просто не возьмешь. \ Держитесь, гады! Держитесь, гады! \ К чему задаром пропадать? \ Ударил первым я тогда, \ Ударил первым я тогда — \ Так было надо».
И долго-долго восхищенно напевал эту песню.
Потом мы засобирались домой, и Мишка выскочил на улицу, чтобы поймать нам машину. Распахнул дверцу: «Садитесь, ребята. Володь, возьми деньги, у меня сейчас много». Но мы уехали, не взяв денег. Сижу в машине и думаю: «Вот Мишка только умеет поддержать, а в театре — никто…» Вошли в квартиру на цыпочках, потому что был выходной и дети дома спали, а не в саду на пятидневке. Никита в комнате бабы Нины, а Аркаша в нашей комнате на металлическом раскладном диванчике. Володя был страшно усталый, даже рубашку не мог расстегнуть, так в ней и лег, потому что спектакль «Пугачев» всегда отнимал у него много сил. Помню, у него была проблема: слишком мощно броситься на цепи — улетишь к зрителям, а слишком слабо — цепь как надо не натянется, тут все нужно было рассчитать математически.
И вот Володя упал на кровать и затих, прикрыв глаза, а я прилегла рядышком. С того момента, как мы расстались с Мишкой, Володя ни слова мне не сказал, и я тоже почему-то боялась нарушить это молчание. И вдруг смотрю (или это мне показалось?): Володина крахмальная рубашка слева в районе груди будто приподнимается. «Господи, — думаю, — это сердечный приступ, его доконали, «скорую» нужно вызывать». И вдруг он резко через меня перепрыгивает — легко так, как на сцене, и куда-то идет. Я решила, что искать лекарства. А сама не то что заговорить, пошевелиться боюсь, чтобы не сделать еще хуже. Смотрю, сел за стол, взял альбомный лист, на котором Аркаша до этого рисовал слона, и какой-то карандаш. Свет зажечь нельзя, потому что ребенок спит, в комнате темно, и только неровный свет от уличного фонаря с колпаком падает через окно. Володя перевернул Аркашиного слона и стал что-то писать на другой стороне. «Все хорошо, — подумала я, — это не инфаркт, это песня». И уснула. Очнулась от того, что он меня трясет: «Пошли на кухню». Там Володя зажег свет и, заглядывая в бумажку, стал тихонько петь: «Их восемь, нас двое, расклад перед боем / Не наш, но мы будем играть. / Сережа, держись, нам не светит с тобою, / Но козыри надо равнять. / Я этот небесный квадрат не покину, / Мне цифры теперь не важны, / Сегодня мой друг защищает мне спину, / а значит, и шансы равны».
Это было про Мишку — в ответ на его сочувствие и деликатность в тот вечер. Я всегда хорошо понимала, о чем Володя хочет сказать, потому-то он мне свои песни и показывал первой. Помню, когда написал «Парус», думал почему-то, что это пока еще «рыба», заготовка, надо много дорабатывать. Но я сказала: «Никакая это не «рыба», это твоя лучшая песня!» Володя засомневался, но когда в тот же вечер спел ее друзьям — Севке Абдулову, Геннадию Яловичу, Жене Радомысленскому, они тоже в один голос подтвердили: «Володя, это лучшее, что ты написал! Ну-ка, спой еще раз!» Это как когда-то Блок на крыше несколько раз прочел свою «Незнакомку», пока все не убедились, что теперь запомнили эти стихи и, значит, не умрут от тоски по ним. Помню, Володе понравилось, когда я привела ему эту аналогию.
Он знал, что я выросла на стихах. В моей семье научных работников литературу любили все. А бабушка, Любовь Борисовна, знала наизусть бездну поэзии. Это благодаря ей поэму Гумилева «Гондла» я помню с двух с половиной лет. И поэму Алексея Толстого «Иоанн Дамаскин» примерно с того же времени. Бабушка мне все это читала, когда мы жили под Пермью в эвакуации. А имя Анны Ахматовой , с которой были знакомы бабушкины брат и сестра, я узнала раньше, чем ее стихи. Володя все это очень ценил во мне. Думаю, на первую встречную смазливую девчушку он бы меня никогда не променял.
О том, что в жизни Высоцкого появилась Марина Влади, я узнала последней. И ничего не смогла с этим поделать. Марина, во-первых, реально была очень красива, а во-вторых, она иностранка. Ну как он мог устоять? Когда Володя решил уйти от меня и жениться на Марине, то первое, что сделал, — купил в рассрочку моей маме «двушку» около Речного вокзала, с тем чтобы свою новую квартиру на Беговой она отдала нам с сыновьями. Там Володя сам руководил ремонтом, нанял мастера из «Останкино», который по его эскизам сделал мебель. Володя уже знал, что ремонтирует и обставляет эту квартиру не для себя, а для нас с детьми, но я-то об этом даже не догадывалась. Про Марину мне сказала оставленная жена Дупака, кстати, приемная дочка Чапаева: позвонила и очень злобно сообщила, что пора мне уже все узнать и что все мужчины такие. Но я не ощутила в душе никакой злобы. Я прекрасно понимала, что, конечно, смешно меня сравнивать с Мариной Влади. Да и не так уж сильно Володя меня любил с самого начала. Так что, пожалуй, я могла предъявить ему одно-единственное обвинение: нужно было раньше мне все сказать, а не врать. Но и Высоцкому тоже было тяжело, он страшно меня жалел и боялся, как бы я не померла в ту же секунду. Но я и не собиралась.
После развода с Володей я перестала ходить к нему в театр, не могла слушать его песни, написанные после 68-го года. Помню, как, будучи уже второй раз замужем и беременная дочерью Серафимой, шла по рынку покупать Никите пальто и там впервые услышала «Коней привередливых». Голос Высоцкого прогремел надо мной, как грозовая туча, которая вот-вот на меня обрушится. Но я мужественно пошла дальше. Покупать пальто. К детям Володя, конечно, приходил. Обычно с утра, предварительно позвонив. Завтракал вместе с ними, иногда сам заваривал чай на особый манер, иногда просто лопал то, что стояло на столе. А потом он отводил детей в школу, но в само здание не заходил, чтобы не светиться. Аркаша с Никитой учились под моей фамилией, только директор и одна милая учительница знали, чьи они сыновья, — я не хотела, чтобы их касались все эти сплетни и пересуды. Володя тоже считал, что это правильно. Валерочка Золотухин в своих дневниках пишет, как Высоцкий возмущался, когда увидел школьный дневник, подписанный: Аркадий Абрамов. Но в дневниках Золотухина есть и о том, что у Володи не было ни рубашки глаженой, ни носка целого, пока он жил со мной. Это мы-то с Ниной Максимовной чтоб ему рубашку не накрахмалили, штаны не отгладили или носки не заштопали?! При этом, думаю, специально Валерочка в своих дневниках ничего не врал. Просто тогда у него самого была тяжелая ситуация, и Володя, чтобы поддержать друга, говорил: «Да и у меня так же, и ничего, видишь, играю. Прекрати ныть и пошли на сцену!»
Наша последняя встреча с Володей получилась странноватой. Он зашел к нам накануне своего отъезда в Париж. Аркаша как раз оканчивал школу, и Володя сказал, пусть выбирает любой институт, пойду, мол, и с любым ректором договорюсь. И вдруг попросил то самое кольцо с аметистом. Оказывается, они с Мариной поссорились, он ехал к ней мириться и хотел сделать подарок. Почему именно мое кольцо — не знаю. Что-то он видел в нем такое, мистическое. Ну а зная мой характер, понимал: не откажу, если ему очень надо. Но на этот раз я не смогла ему ничем помочь: как только мы с Володей расстались, я отдала это кольцо своей приятельнице, художнице Оле Косаржевской — до того не хотелось его видеть и вспоминать. Кстати, Оля мне кольцо вернула — на девятый день после Володиной смерти. Тогда уже стало можно.
Уже после Володиного ухода я, наконец, впервые увиделась с Мариной. Хотя Нина Максимовна не хотела, чтобы я появлялась на похоронах: «Люсь, Марина прилетает, ты должна понять». Но Марина решила, что это неправильно. И мы с ней по-дружески рядышком сидели на траурной церемонии. Боюсь, сразу после Володиной смерти она многое о нем узнала. Во всяком случае, на поминках отозвала меня на кухню, плотно закрыла дверь. Помню ее лицо, вдруг покрывшееся красными пятнами, в глазах жуткий нездоровый блеск: «Люся, скажи мне правду, не лги, у Таньки (актрисы Театра на Таганке Татьяны Иваненко. — Прим. ред.) действительно от него дочь?» — «Марин, я не знаю, но думаю, что нет. Мне кажется, Володя бы этого не скрывал. Любовниц можно скрывать, но ребенка? Он бы возил дочери какие-то вещи. Вот при тебе он какие-нибудь девчачьи вещи в Париже покупал? Нет? Ну вот видишь». А она — свое: «Ну хорошо, про дочь ты не знаешь. А про Оксану?» — «Какая Оксана?» — не поняла я. А она: «Девчонка, с которой он тут собирался венчаться». — «Марина, вот клянусь тебе, даже не слышала ничего подобного, спроси еще кого-то». — «Кого спрашивать? Все врут! У него этих баб полно было на каждом шагу. Он Иваненко в Париж возил!»
И действительно, поди разберись в Володиной запутанной личной жизни. Но я знаю, что я там занимала особое место, на которое никто не посмел бы претендовать. Как-то мне довелось познакомиться с Вероникой Долиной . Она написала и посвятила мне песню: «Была еще одна вдова в толпе гудящей. Друзья, сватья и кумовья — не на черта ли? А ей остались сыновья с его чертами». Хотя молва давно уже рядом с Высоцким помещает лишь одну Марину. Доходит до того, что некоторые считают, что Аркашу с Никитой Володе родила Влади.
Со временем меня уговорили работать в музее Высоцкого — я нужна была создателям, чтобы отбиться от претензий Любимова, настаивавшего, что настоящая память о Высоцком — Театр на Таганке, где гитара, несколько его сценических костюмов, гримерный столик, письма, которые приходили на его имя, и самое главное — шел спектакль « Владимир Высоцкий », который Любимов возобновил после эмиграции. А наш музей он предпочел бы закрыть, но с таким сотрудником в штате, как я, это стало не так-то просто. А мне тем временем понравилось работать в музее, организовывать тематические выставки. Разумеется, в экспозиции много фотографий Марины, не буду же я переписывать Володину биографию. Да и, сказать честно, Марина с Высоцким хлебнула побольше моего. Володя как самолет — куда тяжелее воздуха со своими бабами, пьянством, болезнями, вечными чужими просьбами, начальственным недовольством, — а все равно взлетает. Вот ровно как в фильме нашего сына Никиты показано. Ну а я — я мать его двоих детей. И мне вполне достаточно этого статуса.
Источник